С 8 августа по 16 сентября проходил службу в Луганском народно-освободительном батальоне «Заря» министерства обороны ЛНР.
Первую неделю заряжал установки системы «Град». Наша смена работала по ночам, продолжительность вахты — 12 часов.
15 августа был зачислен в 4-ю стрелковую роту в качестве гранатомётчика. Получил оружие: АК-74 (1986 года), гранатомёт РПГ-7В (1991 года). Автомат был со склада, непользованный, в смазке.
С 19 августа наша рота участвовала в обороне Вергунки, одного из пригородов Луганска. Выезжали на передовую в режиме «сутки через сутки» или «сутки через двое». Боевые действия были позиционные, малой интенсивности. Убитых у нас не было, однако, как правило, каждый выезд было 1-2-3 раненых. Все ранения — осколочные.
24 августа в «день независимости Украины» сожгли у противника единицу лёгкой бронетехники, судя по всему БМП, у самих было два «трёхсотых».
В начале сентября участвовали в наступлении севернее Луганска. Тогда был на передовой 8 суток подряд. Блокировали какое-то окружённое украинское подразделение. Видел сожжённую бронетехнику хунты, видел брошенную БМП, вполне исправную, если не считать снятого пулемёта. Вышли на рубеж по Северскому Донцу, недалеко от города Счастье, где заняли оборону.
Рано утром 7 сентября наша группа взяла в плен двух украинских военнослужащих, пытавшихся переправиться через Северский Донец и выйти к своим. Я в этом тоже принял участие. Оба пленных из Львова, одному 20 лет, другому 30, хорошо экипированы — у обоих были бронежилеты 6-го класса, совмещённые с разгрузкой, у одного каска. Накормили и передали командованию.
Несколько дней перемирия над нашими позициями регулярно летал белый спортивный самолёт-разведчик. 11 сентября обстреляли его из АК. Не сбили, но видимо всё-таки повредили или хотя бы сильно напугали, так как больше он не появлялся. Кстати, кроме него, других летательных аппаратов хунты лично я не видел. На Вергунке ребята из 1-го взвода однажды видели вдали два вертолёта. Какие именно, Ми-8 или Ми-24, определить не смогли.
Поскольку боевые действия на нашем участке фронта реально прекратились, выехал обратно в Россию.
В нашей роте россиян было примерно 10%, остальные местные. Из них как минимум двое шахтёров. По возрасту младшему 18, старшему 59. Тех, кто младше 25, мало, а младше 20 — очень мало. Наиболее многочисленная возрастная группа — 25–30 летние. По времени пребывания в ополчении: двое с мая, несколько человек с середины июля, около десяти с конца июля. Наиболее многочисленная категория — те, кто вступил в ополчение в первой декаде августа. Таких почти треть, и я в их числе. Около десятка вступило в сентябре.
Кое-кто, как и я, привёз камуфляж с собой, большинство получило форму в батальоне, но не сразу и не совсем по размеру. Было негласное правило, что к моменту первого выезда на передовую боец должен быть обмундирован, однако во время сентябрьского наступления кое-кто из последнего пополнения воевал в штатском.
Воинских званий нет, только должности — командир роты, взвода и т.п. Знаков различия нет — своих командиров знают в лицо. Всяких уставных ритуалов, типа шагистики, отдания чести и т.п. тоже нет.
В батальоне «Заря» официально действует сухой закон, и его, в общем, пытались соблюдать. В других частях ополчения с этим гораздо хуже.
Практически всё время моего пребывания в Луганске отсутствовали электричество, водоснабжение, связь и Интернет. Парадоксальным образом сотовая связь действовала в окопах.
Во время нахождения в казарме у нас было полноценное трёхразовое питание в столовой, сытное, но несколько однообразное. Желудочно-кишечных заболеваний практически не было. На передовой питались сухпайками.
И.Пыхалов
Journal information