— Один телеведущий на российском телевидении говорит, что ты находишься здесь под пытками и можешь говорить все что угодно. В том числе и мне.
— Не буду комментировать, не видел этого обращения. Но могу подтвердить, что под пытками все скажут все что угодно. А в данном случае что я такого сказал, что я мог бы под пытками сказать? То есть что я такого говорил? Что-то незаконное сказал или тайну военную выдал?
— Скажи, пожалуйста, все-таки как бы ты определил свой статус сейчас?
— С моим адвокатом мы хотим переквалифицировать статью с терроризма на шпионаж. Без комментариев.
В очередной раз хочу призвать обе стороны, которые находятся на позициях, хотя бы меньше стрелять. Чтобы меньше было раненых. И как бы с Божьей помощью придем к миру, будем меньше стрелять, более гуманно относиться к пленным. Еще раз прошу тех, кто на позициях, относитесь гуманно к пленным. Мне лично очень сильно повезло, что я попал к ВСУ. Попал к кому-нибудь другому, возможно, все было бы иначе.
— Ты имеешь в виду какие-то добровольческие батальоны?
— Да. Не все так гладко везде. Нет такого, что одна сторона черная, другая — белая. У них своя правда, у нас своя правда, у нас одна, у них — другая. Все верят, что сражаются за правое дело. А на самом деле в итоге русские православные парни умирают, получают увечья, лежат в госпитале. Не буду трогать высокую политику, но сам этот итог печален.
Journal information